В изголовье у Маши стопка книг. Абонемент в три библиотеки, художественная школа. К обоям пришпилены великие люди. Картинки меняются в зависимости от увлечений. Сейчас вот комната увешана Маяковским, а до этого был, только не смейтесь, Петр I. Стены на кухне Маша разрисовала, а окно мама не дала.
Химия - пять, алгебра - пять... Ну четыре, если честно. А с физикой беда. Ноль без палочки. Маша спасается только тем, что рядом с нерешенной задачей пишет шутливый сонет на околофизическую тему - про Броуновское движение или старика Эйнштейна. Физик шевелит усами, выкатывает бешеные глаза, рычит, но выводит Маше преступную четверку. Жалеет, что ли?
Кем быть, Маша давно решила. Актрисой - на трагических ролях, безусловно. Как Алиса Коонен, к примеру, или, прости господи, Ермолова. Понятно, что жизнь у трагических актрис не сахар: платье в пол, камея у горла, затворничество, Шекспир на первое, второе и третье. Маша согласна.
- Артистки все спят с режиссерами, - сказала мама. - Там такая грязь! Вот одна моя подруга... История подруги была ужасна: унижения, бедность, провинция.
Как родной матери-то не поверить? Она же добра желает. И Маша распрощалась со сценой - как если бы к ее глупой, гордой 15-летней голове склонились с небес Станиславский с Немировичем и прошипели в оба уха: грязь, грязь, грязь...
Тогда психологом?
- 80 рублей максимум, будешь сидеть на каком-нибудь заводе в Мухосранске. Значит, журналистом. По средам в ящик кладут "Литературку". Счастливые люди журналисты - какая у них жизнь! Пишешь про то, что тебе самому интересно, а еще и платят. Как папа говорит: удовлетворение своего любопытства за чужой счет. - 80 рублей, провинция, заводская многотиражка. - Историком? - Да кому это нужно? Не посмела Маша сказать: "Мне, мне нужно", а раскрыла варежку и стала ждать указаний. Что же остается-то, батюшки? - Инженер, 130 рублей. Институт рядом, не надо ездить. Физику там сдавать не надо. По химии я тебя натаскаю. А вот уже потом иди в артистки, если хочешь.
Еще бы не натаскать: Машин папа читает химию в другом московском вузе. И Маша согласилась, как заколдованная. Отучилась свои пять лет, вышла из дверей родного вуза и выкинула из своей уже довольно взрослой головы все, что сдавала, равно как и все родительские предписания. Через полгода Маша работала в одной из лучших московских газет и была совершенно счастлива.
Идиотка, скажет читатель. Маша тоже себе говорит: идиотка! Почему не взбунтовалась? Зачем пошла, как баран на веревке?
И отвечает сама себе: не умела. Когда твои желания не принимают всерьез, ты тоже не принимаешь их всерьез.
Это потом Маша с грустью их поймет - конечно, они хотели как лучше. Как им лучше. "Щука", "Щепка", МГУ. Репетиторы, три года поступать, нервничать, кормить-поить здоровую девку... Оно им надо? Оно им не надо. Иди, доченька, в инженеры, а про Шекспира и прочее вы с папой будете гундеть на кухне, в свободное время. Папа любит поговорить о возвышенном: и что работу свою надо любить, и что идти на нее надо с удовольствием, и что учиться надо хорошо: это ж не просто так, это ж наша родная химическая промышленность.
А Светина мама отдала ее в музыкалку, потом в Гнесинку, потом в консерваторию. У самой-то у нее с музыкой не сложилось, значит, Света должна была наверстать упущенное мамой. На Светину беду у нее и слух, и все что нужно - кроме желания. Заниматься Света хотела танцами, а мама не давала.
Домучив наконец свою консерваторию, набралась Света нахальства, зажмурилась и сказала маме: все, хватит. И маму удар не хватил, и слезами она не залилась - вздохнула и сказала: "Ну, ладно". - Вот те на, - сказала себе Света изумленно, - а чего ж я раньше-то не бросила? И занялась серьезно танцами, выступала на сцене и даже клуб открыла - да только те годы, которые Света под давлением матери училась музыке, она потеряла. Нет у нее серьезного танцевального образования и уже не будет.
Андрей торгует телефонами и увлекается всем на свете. То он католик, то буддист. То йога, то парашют, то горы, то психология.
Андреев папа окончил Бауманский с красным дипломом. И мама - Бауманский, и тоже с красным, что еще ужаснее. И Андрей был обязан пойти на красный диплом - это решили еще в первом классе. Папа так здорово проверял у него уроки, что когда его вызывали к доске, мальчик бледнел и натурально терял голос.
На экзаменах было то же самое.
- Это я сейчас понимаю, - говорит Андрей, - что папу совершенно задавила мама, вот он и зверствовал. Они развелись, и сейчас у них все хорошо. Папу подобрала одна добрая женщина - он помолодел на 20 лет и стал такой хороший! У мамы своя фирма, она такая модная, все по заграницам... А я так и остался без образования.
А вот Тане, Машиной подруге, удалось вывернуться. Ее папа много лет преподавал - да-да, в том самом Бауманском, и поэтому была Тане, хорошенькой девочке с персиковым румянцем, звонким смехом и прозрачными лукавыми глазами, прямая дорога на факультет со страшным технологическим названием. - И вот пришла я, такая девочка в юбочке, - говорит уже взрослая и даже не очень юная , но по-прежнему прелестная Таня, - посмотрела на это все - а там железки, железки, - и говорю себе: а что я тут буду делать?
И пошла Таня в педагогический - детей любила и литературу тоже. Папа с мамой покричали-покричали, да затихли. Таня выросла большая, уехала в Прагу, сменила трех мужей. И по-прежнему преподает русский язык. Денег немного, но дело любимое. Верить надо детям и слушать их надо.
В изголовье у Маши стопка книг. Абонемент в три библиотеки, художественная школа. К обоям пришпилены великие люди. Картинки меняются в зависимости от увлечений. Сейчас вот комната увешана Маяковским, а до этого был, только не смейтесь, Петр I. Стены на кухне Маша разрисовала, а окно мама не дала.
А Светина мама отдала ее в музыкалку, потом в Гнесинку, потом в консерваторию. У самой-то у нее с музыкой не сложилось, значит, Света должна была наверстать упущенное мамой. На Светину беду у нее и слух, и все что нужно - кроме желания. Заниматься Света хотела танцами, а мама не давала.
Как написать книгу?
